будущее
Эта точка-настоящее есть единственное, что существует, говорят нам физики, поскольку это, <т.е. любое прошлое место в этом континууме> есть прошлое и его уже нет; а это, <т.е. любое будущее место в этом континууме> есть будущее и его еще нет. Единственное, что есть — это то, что находится в этом настоящем, в этой точке. Действительно ли это так? Я имею в виду: в настоящем, [таком, как мы его] переживаем? Действительно ли оно лишено измерений? Говорят, что когда мы переживаем нечто, это все же длится <определенное> время, что эта длительность может быть измерена с помощью очень точных часов, и что при этом может оказаться, что эта длительность представляет собой некую довольно долгую временную фазу. Долгую по сравнению с процессами, разворачивающимися в физическом мире. Ведь нам говорят, к примеру, что такие-то и такие-то элементарные частицы, возникающие при столкновении атомного ядра с космическими лучами, имеют короткую жизнь, а именно 10-25 сек. <Но> здесь речь <всегда> идет о физическом или, — как говорит Гуссерль, — «пустом» времени; ему противопоставляется другое время, пережитое или «наполненное». Чем же оно «наполнено»? Именно моими переживаниями, [которые я имею «во» времени.]
Настоящее, которое я переживаю, я, безусловно, переживаю не как какую-то точку, какой-то момент, границу в континууме. [И если мы задаемся вопросом о том, как же я, собственно, переживаю то, что я называю «моим настоящим», то скоро мы приходим к мысли или к пониманию того, что это настоящее в определенном смысле есть фаза.] А в языке математики такая фаза есть отрезок, отрезок же есть опять-таки некий континуум, а момент <времени> есть снова некая точка в этом континууме. Я как-то попытался посмотреть на это так, что наше <переживаемое> настоящее есть некая в высшей степени примечательная фаза, в пределах которой все еще живо, наличие и присутствует само. Пока я остановлюсь на этом, хотя ту точку зрения, что настоящее есть некая фаза, я считаю ложной. Потому что я думаю, что переживаемое нами время <вообще> не есть континуум <в математическом смысле>. Но предположим все-таки, что <переживаемое> настоящее есть фаза! Если сейчас я, так сказать, стою в центре этой фазы, то создается впечатление, что целое этой фазы наполнено моим восприятием и воспринятым миром, «настоящим, присутствующим» миром. Но об этом Гуссерль говорит: «Нет, это не так. Ибо существуют периферии, на которых есть, с одной стороны, ретенция, а с другой стороны, — протенция». Впрочем, этой точки зрения придерживался, должно быть, уже Брентано; но мне самому она известна от Гуссерля. Если сейчас я что-то воспринимаю, то схваченное в данный момент перекрывает собой размах моего восприятия. Гуссерль говорит, что схваченное сейчас «<было> только что». Но хотя оно «только что прошло», оно все же как-то еще сохраняет свою живость, несмотря на то, что оно уже не «сейчас» в строгом смысле. И вот это удержание-в-актуальности только что истекшего Гуссерль, возможно, вслед за Брентано, называет «ретенцией». Я не хочу сейчас усложнять этот предмет, хотя и считаю, что здесь есть и еще кое-что, а именно, то, что я назвал «живой памятью»; но оставим и это, давайте условимся, что речь сейчас идет о ретенции. Когда я проговариваю предложение, состоящее из десяти слов, то часть этого предложения находится, так сказать, внутри моего настоящего. Но начало этого предложения уже высказано, оно уже относится к «только что» сказанному. К сожалению, немецкий глагол не имеет такой временно формы, чтобы я прямо мог сказать: это «только что сказано», (das ist soeben ausgesprochen) оно находится в «высказываемом». Поскольку «сказано» (ausgesprochen) — это в немецком уже претерит, прошлое время, в то время как слово, которое я говорю сейчас, еще только находится в {состоянии} выговаривания, а другое, именно сказанное, уже сказано. И если я произношу длинное слово, например, «Константинополь», то даже в этом слове есть что-то, что находится в {состоянии} выговаривания, причем другая часть уже высказана, а еще одна еще только будет высказана, именно, это «поль» в его конце.
Но есть здесь и еще кое-что! Та часть достаточно длинного предложения, которая уже высказана, не исчезает ни для меня, ни для Вас. Если бы она исчезла, если бы она не была как-то актуальна, я бы вообще не смог додумать это предложение до конца, потому что я бы забыл, что хотел сказать. Другими словами: начальные части предложения определяют следующие части, именно как «продолжение», хотя сами по себе они должны быть активно мыслимы. Все предложение должно быть помыслено враз. И я должен удерживать для себя, что я начал его определенным образом, чтобы затем продолжать так-то и так-то. Если же я забываю это, то я останавливаюсь, дальше я думать не могу. Итак, существует этот особый феномен удержания-{в-памяти-}начала-предложения, который имеет место, хотя я и вспоминаю о нем активно. Оно все еще входит в мое настоящее, хотя оно уже не «звучит», хотя оно уже отзвучало. Так называемая «ретенция» это, таким образом, совсем не какая-то конструкция, она есть феноменально. А на другой стороне моего <переживаемого> настоящего есть еще и «протенция» к тому, что как раз сейчас приходит, появляется, но еще не звучит в действительности, подлинно; но оно идет, [оно — нечто, что присутствует в настоящем в становлении.] Если бы кто-то высказал что-нибудь неожиданное, то Вы, наверное, подумали бы, что что-то случилось, и он случайно забыл, что хотел сказать. Быть может, на примере того, что происходит неожиданно, легче всего постичь феномен протенции или того, что «протенциально» дает о себе знать — причем именно благодаря его противоположности тому, что в действительности происходит. В музыке есть немало примеров того, что дает о себе знать протенциально. Так примером могут служить мелодии. Мелодия — это формальное качество (Gestaltqualitat), формальное качество, которое растянуто в некой временной фазе и в определенном смысле преодолевает течение времени. Она — нечто целое. Но на заднем плане этой формы имеется, скажем, десять различных звуков, следующих друг за другом и могущих друг в друга переходить. И этот переход друг в друга тоже нами схватывается, иначе, если бы все эти звуки зазвучали одновременно, возникла бы какофония. Но когда начинает звучать мелодия, даже если я слышу ее в первый раз, то уже первый звук в определенной мере указывает мне на то,
